В сиянии небесных сияющих - Ростислав Жуков

Падает крыша вагона от ветхости. Пыль и прах кругом… Сидит Капитон Варсонофьевич на голой земле. Какой год уже? 6178? 996543? Нет, нет, неправильно. Ты один, Капитон Варсонофьевич. Ты один. Ватрушки т вои перестали существовать.

Что же, всё? Нет, рассвет занимается. Ура!.. Встаёт солнце… Неужели это ещё возможно?? Встаёт… Что это? Что это? Поезд едет… Но он же рассыпался в прах… А где… Едет поезд. И кричит тепловоз. И шумят пассажиры в вагоне. И машинист – как машинист. И Муригор Варфоломеевич Триммельман приподымает с лавки сплющенную свою опухшую серую рожу. Жив ты? Все живы. Все на местах. С радостью разгрызает Капитон Варсонофьевич грецкий орех. Всё вернулось на своя круги. Но…

Это.

Оно здесь.

Оно как было, так всё и есть. С ним ничего не сделалось. Это на это не распространяется.

Вот и живи теперь. А кто виноват-то, Капитон Варсонофьевич? А? Ты и виноват. Терпи теперь. Вздыхай. Теряй в весе. Субстанция… Ты её не трогай. Ты езжай себе с Богом. Это всё твоё.

Поезд стоит. Нет, всё нормально. Он стоит у перрона станции Лугарино-Спасское. Октябрьской ж. д. Всё. Приехал ты, Капитон Варсонофьевич.

Кузнечики поёт в кустах. Вершится историческая поступь. Что ж ты, Капитон Варсонофьевич, медленно идёшь домой?

Идиотизм идиотизму рознь. Городок Лугарино-Спасское – районный центр. Идёт Капитон Варсонофьевич по улице, залитой светом и солнцем. Идёт. Вперёд, Капитон Варсонофьевич!

Иди же, иди, милый друг Капитон Варсонофьевич. Иди. Можешь считать, что не вижу я, что идёшь ты не кратчайшим путём. К дому твоему кратчайший путь мимо родной лечебницы. Всегда ты так ходил, мимо неё. А сейчас не идёшь. Стыдно, стыдно тебе. Страшно тебе, Капитон Варсонофьевич Дерменгольм? Неси крест свой. Неси. Всё равно это тщетно. Всё равно – какая вина?!.. Ну скажи, какая?! Какое в том зерно? Никакого зерна. Никакой вины. Вины нет. Нет твоей вины, отец ты наш родной. Тем хуже для тебя. Не прощает ошибок, не прощает закономерности, не прощает вчерашнего дня, не прощает белого света над кустом из железной проволоки, ночь, баночки, жёлтенькие стёклышки, очки. Потому что – никого, нигде, пусто, в траве – шиш. Да. А за то, что ты здесь, вчера-всегда, сейчас-слева, назади, за это ничего, всё ничего, вечное раскаяние, никогда не придёт. Нет вечного раскаяния, нет вины, есть вина. Быстрая трава. Думаешь, спроста? Бить надо за это. К сожалению.

Но не тебя, не меня, отец Дерменгольм. Капитон Варсонофьевич, идиотизму есть заслон, идиотам – нет заслона, вокруг лампочки. Я не ты, потому что где же Н? Там есть и восклицательный знак. А если восклицательного знака нет, то и не будет. Страх.

Идёт Капитон Варсонофьевич. Идёт. Вперёд идёт. Не назад. Идёт вперёд. Несёт чемоданы. Пусты улицы. Закрыты окна. Нет никого? Нет, есть. Приобщились?.. Нет. Не приобщились. Они здесь.

А ты видел, как на заре, в полдень, вчера утром, упал с неба голубой конь? Почему конь, спросишь ты. Это был Валерий Леонтьев. И упал он не с неба, сам понимаешь, – с бугра. И грохота не было слышно при том. Нет коней. Правда. Нет. Песок, скалы, остров. Сосна. Сосна без коры. Сосна без корней. Птицы там, где их нет. Сосны нет. Зари нет. Не будет. Хризантемы сломаны. Хризантемы сломаны. Хризантемы сломаны. Иди туда, иди сюда. Страх.

ХРИЗАНТЕМЫ СЛОМАНЫ. Лог, поросший боярышником. Луг, поросший травой. Снег. Солнца нет, потому что их два. Заплатки на небе, так же как и кукурузные хлопья – нет железной дороги. А значит, есть и поезд. Носороги идут на восток. Тигры. Их тоже нет.

Вперёд… Да куда вперёд-то, Капитон Варсонофьевич? Ведь нет же та ни черта. Впереди. Как же можно, когда нужно, когда срочно, когда – нет. Никогда. 35 поезд, 35 поезд, 35 поезд. Страх.

Куда же идёшь ты, Капитон Варсонофьевич? Брось свой чемодан. Расстегни пиджак. Сядь на ту загогулину, что несёшь ты в чемодане. Сел? Понял теперь что-нибудь?

Но нет, нет, нет! Природа, снег, запад, запад, запад! Я лечу, мы роем землю, мы пугаем кротов, снег, розовая вода, сморчки, платки, сопли, сморчки, грузди в томатном соусе. Шоколадный крем, мандариновый крем, цель, цель, цель, впереди, где, когда? Брось! Снег, шоколад, снег, шоколад, снег! Понял? Понял?! Теперь ты понял?!

ДА КОГДА ОН ВНИЗ ПО МНОЖЕСТВУ СИНИХ ЦВЕТОВ!!!

Ночь уже.

Капитон Варсонофьевич сидит на крыльце дома. Дверь заперта. Дома никого нет. Капитону Варсонофьевичу 100 лет. Недавно ему было 67. Почему так? Наверно, сломалось что-нибудь. Наверно, сломались какие-нибудь хризантемы. Плакат сорван. Ночь лежит. Горят огни. Дом пуст. Обои сорваны.

Думаешь, это всё? Кот подох.

А ты? Ты плачешь, Капитон Варсонофьевич? Тебе жалко кота? Нет, тебе жалко загогулину. Ты её сломал. Ты подлец после этого, слушай, друг!.. Дурацкая треснутая, а теперь и сломанная загогулина лежит теперь в дорожной колее. Её нет больше. Нет??! Да, нет. Ты сломал её.

Неужели это всё, что было нужно? Всё?!!.. Ветер носит дурацкие жёлтые газеты и ботиночные шнурки. Пластмассовые крышки лежат на обочине. Благородство, осеняемое могучим крылом, восходит на юге. Акация и была, оказывается, единая субстанция.

Но её нет, и никто нам её не вернёт. Загогулину. В газетах напечатают некрологи. Не напечатают? Ты зря так думаешь. Напечатают, это я тебе говорю. А субстанция-то? Думаешь, ты её понял? Думаешь, ты к ней приблизился? Да тебе никогда к ней не приобщиться. Приобщаются те, кому не дано. Те, кому не дано, приобщаются.

Поставят памятник загогулине. Из мрамора. Будет стоять загогулина, обгаженная голубями. Её обнесут забором. Сюда проложат троллейбусную линию. Вокруг разобьют парк.

Слоны погубили завтрашний день. Сегодняшний день никогда уже не наступит. Он никого не волнует.

Каждый что-то тащит в свою нору. Какую-нибудь такую вот загогулину. А ты, Капитон Варсонофьевич, не такой.

Но где же ты?

Тебя тоже уже нет.

Ты приобщился к единой субстанции.

День рождения Капитона Варсонофьевича Дерменгольма

Капитон Варсонофьевич Дерменгольм находился на станции Малая Вишера. Здесь он встречал свой день рождения. Вы, конечно, помните и хорошо знаете нашего друга, врача-венеролога. Какого же ляда нужно ему теперь на станции Малая Вишера?

Вопрос этот был бы неуместен, если бы мы не знали на него ответа. Ощущая своё отношение к конечному результату, он вот-вот должен был уехать пополуночной электричкой на Торфяное.

«Ну вот, мне и 70 лет, хорошо», – подумал Капитон Варсонофьевич, увидев, что стрелки на часах совместились прыжком.

0.01. В неярко освещённом сумрачном объёмном зале для пассажиров он был совершенно один. Кроме него, на деревянном диване в углу спал человек без определённого пола и возраста. Лицо его было покрыто складками. Он не дышал. Капитон Варсонофьевич подошёл к буфету в углу. Буфет был закрыт и задвинут деревянными щитами. Раздался громкий удар и тяжёлый треск. Своды задрожали. Это мимо станции мчался скорый поезд, причём белые окна туалетов слились в одну светящуюся линию.

0.03. Снова сотряслись стены и своды вокзала – это мчался другой поезд, но в обратную сторону и по другому пути. До электрички на Торфяное было ровно полчаса. Капитон Варсонофьевич идёт во второй зал, поменьше и ярко освещённый.

0.04. Этот зал – кассовый. Здесь тоже никого не было. Дверцы ячеек камеры хранения были раскрыты. В ячейках лежал всякий мусор.

Где-то – это значит нигде и когда-то одновременно.

…Улучшает перистальтику кишечника, вредно действует на печень и висит под потолком, громко звеня. Переваливаясь, ты входишь в комнату.

КОГДА ТЫ БЕЖИШЬ, ТЫ СПИШЬ, смотри, но он там не один. Чтобы проверить фазу цитирующего человека, чьи глаза залеплены столовым соусом, нужно подходить осторожно, вложив отвёртку по очереди в одну и другую ноздрю. При этом войдёт один-единственный человек. Он остался лишним и засветился, посмотри на него внимательно: он пришёл с пауком и, приложив все силы, он не уйдёт вообще. Те, у кого глаза залеплены соусом, слышали шёпот мыслей. Посмотри: вон люди, уверовавшие неизвестно во что. Я не вижу их. Они находятся здесь. Они находятся в постоянном противоборстве с пьяным ежом.

Время не покажет ничего. Нет никаких оснований. Смотри: вон цитирующие люди. Но ты не видишь этого. Это лучше не видеть. Вертикальный человек смотрит на тебя. Ты лезешь по трубе. Ты застрял в ней. Волосы на голове вертикального человека расходятся радиально, закрывая лицо. Ты застрял в трубе, и труба делает поворот. Вертикальный человек продолжает оставаться во власти новых шепчущих мыслей. Они текут, как вода, он слышит только их шёпот. Но был также диагональный человек. Загорелись баки с мусором, и он погиб.

Лающие стены: зелёные и розовые сгустки краски, чёрные расходящиеся кверху столбы. Ты – островерхая ночь, ты – отвлечённый душ. Уплотнение, может быть, сгусток, цвет его – лиловый, но может быть красный, оранжевый, грязно-розовый, фиолетовый. Выворачивается чёрная петля, и тебе наконец удаётся выбраться в другую трубу. Новая труба такая же чёрная, как первая.